Повторение
Прошло пять лет с того дня, когда вернулся из Афганистана мой брат…
Я кончил школу. Попробовал поступить в институт, но провалился – у родителей не было денег на взятку профессорам. Невзирая на протесты родителей, я мечтал служить в армии. Твердил, что сейчас другое время, а что было раньше, то прошло. Страна медленно пробуждается ото сна.
Завидовал друзьям, смотря на их голубые береты и парадную форму на фотографиях, которые мне присылали. Решил все-таки идти в армию.
* * *
Помню, направили нас тогда за Урал. Полгода я был уже солдатом. Это были самые худшие полгода моей жизни в армии, развеялись мои мечты о голубом берете. Я не знал еще, что то было только началом ада, который мне пришлось пережить. Разносились слухи, что на юге страны неспокойно. Несмотря на трудности армейской службы, мы, желторотые, хотели быть героями, сделать что-нибудь такое, чтобы Родина гордилась нами.
И когда весной 1995 нашу часть направили прямо на Кавказ, мы подумали, что это будет удобный случай себя показать. Приближаясь к Чечении мы не думали, что Московские генералы кинут желторотиков на первый огонь. До этого времени, войну, которую показывали в телевизионных репортажах, воспринимали как что-то отдаленное. Не были мы к ней приготовлены. Уже в первый день начался ад. Не успевали отбивать атаки чеченцев. Каждый день был настоящим уроком жестокости.
Неожиданно для меня перестал существовать целый мир – вся жизнь, которою знал перед этим. Кругом были только непроезжие дороги, горы, огромные долины, пожары и дым. И те дожди. Они были просто проклятьем того народа кинутым на нас. Все время не покидало ощущение, что очутился в страшном детском сне, после рассказов брата об Афганистане. Но это все было в действительности. Я должен был жить в этой действительности. Жить и убивать, чтобы жить. Не осознавая этого, я стал зависимым от алкоголя. Так было легче – не думать ни о чем. Просыпаясь утром, ничего не помнил, что делал ночью, кроме того, что был в акции. В конце осени в часть начали приезжать женщины – матери погибших солдат. Временами мы разговаривали с ними, но офицеры запрещали давать какую либо информацию. За открытие правды о том, что творится в части, грозил военный суд. Некоторым из нас платили за молчание.
Хуже всего я чувствовал себя, когда узнавал лица женщин, увиденных на фотографиях, которые оставались в документах убитых солдат. Большинство документов сжигали, чтобы убрать следы. Нет человека – нет проблемы.
Я, как и все в части, знал правду, видел как гибли сыновья этих женщин, но не мог об этом сказать. Боялся, что погибну, но не от чеченских пуль. Ненавидел себя за тот холодный, омерзительный страх.
Все изменилось, когда увидел бабушку моего друга Игоря. Я сразу ее узнал.
Игорь, как и я, был из центра России. Со временем узнал, что город, в котором жил Игорь, находился в нескольких км от моего города. В ту ночь, возвращаясь на базу, хотел ответить на письмо бабушки, которая воспитала Игоря и его сестру. Кто же мог предположить, что никогда ей не отвечу, что ее внук погиб
Каждый раз на войне мы делали одно и то же. Никто из нас не спрашивал, какой будет план. Все знали, что нужно делать. Сначала мы поджигали дома, которые молниеносно, словно бумага, загорались. Потом шли наши танки, расстреливая вблизи выбегающих из домов ошеломленных от испуга людей. Большинство их падало, не успев издать ни звука, как внезапно срезанные колосья пшеницы. Никто не мог остаться в живых в этом аду.
Если все-таки кто-то оставался раненым, офицеры приказывали нам выполнять самую грязную работу - добивать их. Игорь всегда считал, что это верхняя ступень жестокости со стороны командиров, что мы совсем потеряли человеческий облик.
То был очень старый и разваливающийся дом. Когда мы его подожгли, огонь как голодный зверь бросился на старые сухие бревна. Из пламенеющего дома вдруг выбежала маленькая старушка, одетая в черное льняное платье с черным платком на голове. Это была чеченка. Кто то из наших стал целится. Старушка смотрела на нас со слезами на глазах. Поняла, что это конец и только ждала выстрела. Неожиданно Игорь кинулся к женщине, прикрыв ее своим телом, не громко но твердо произнес
- Всё, хватит! Я не позволю убить эту женщину!
Мы все были в изумлении. Наш капитан даже потерял дар речи. В первую минуту не мог произнести ни слова. Наконец воскликнул:
- Ты что обезумел. Ведь это же чеченка. Наверняка кто-то из ее родных в эту минуту убивает наших. Может даже ее сын.
Игорь, шатаясь, повернулся и посмотрел на старушку…
- Нет – тихо произнесла она – Была у меня одна дочка, которую изнасиловали и убили.
- Это сделали конечно же чеченцы - утвердительно заявил капитан, снимая с плеча Калашникова.
- Нет! Ее застрелили ваши! - крикнула женщина.
- В таком случае не о чем разговаривать - сказал капитан, подойдя к Игорю и протягивая ему свой автомат.
- Застрели и её.
- Не могу этого сделать.
- Это приказ!
- У меня есть бабушка в её возрасте. Я не могу её убить.
- Это приказ! – повторил капитан - Да ты знаешь, что я с тобой могу сделать за невыполнение приказа?! – Вдруг проорал Игорю прямо в лицо. Он медленно повернул автомат и прислонил дуло к животу парня.
- Последний раз говорю – убей её!
- Нет. Не хочу больше! Не могу! Зачем нас сюда вообще послали? Ведь эти люди ничего не хотят, ничего кроме свободы! А мы все становимся убийцами!
- Закончил? – заорал капитан. А теперь смотри!
В мгновение ока он выстрелил в чеченку, пробивая ее тело десятками пуль. Игорь бросился к старушке, но опоздал на секунду. Капитан повернулся и снова выстрелил в... него. Все произошло так быстро, что никто из нас даже не среагировал. Я подбежал к Игорю, который неподвижно лежал на земле и приподнял ему голову. Мой друг уже не жил. Я часто слышал, что такие случаи случаются в других частях и никогда в это не верил. В ту ночь сам стал свидетелем такого жестокого убийства. Не мог поверить собственным глазам. Не умещалось у меня в голове, что капитан мог застрелить не только собственного солдата. Он убил своего – русского!
- Кто еще с ним согласен - грозно спросил капитан. Воцарилось молчание. Никто не хотел быть следующим.
- Соберите все трупы и сложите на складе. Кажется, там хранили когда-то дрова. Потом разложим вокруг мины. Приказ был выполнен. Когда мы возвращались на базу, капитан проговорил:
- Бедный Игорь. Внесу его в список командованию, чтобы его наградили медалью за отвагу.
- Была у него только бабушка и сестра – сказал я сам себе.
- Бедный солдат - повторил капитан - напишу им, что погиб как герой от руки одного из чеченских шакалов.
Мне стало страшно - первый раз в жизни испугался как ребенок и ненавидел себя за это. Я постоянно думал об Игоре. Не мог себе простить, что не защитил его перед выстрелом. Был трусом. Восхищался его смелостью и непокорностью. Это был человек уверенный в себе, он знал, что прав и потому мог в этот раз прокричать правду, которую все знали и о которой ничего не говорили. Заплатил за это высокую цену – чтобы я стал немного лучше. И не только я. Вскоре потом приехала следующая группа матерей. Женщины добивались встречи с командованием. Им было сказано, что кроме капитана нет никого, а у него нет времени на встречу с ними. На что одна из матерей сказала:
- Мы проехали сотни километров, чтобы узнать, где находятся наши сыновья.
- Те матери – сказала она, показывая на стоящих рядом женщин – никуда отсюда не уедут, пока не узнают что-нибудь. Тем более мы уже были в других частях и нас отправили в вашу часть.
Капитан даже не постарался устроить для матерей ночлег. Женщины сами разожгли костер перед казармами. Очень измученные сидели вокруг костра и согревали озябшие руки. Почти каждая имела на коленях фотографию или сына, мужа, брата или внука. Они не расставались с фотографиями ни на минуту во время своего страшного странствования. Любопытные солдаты стали подходить к костру и разговаривать с женщинами. Подошел к ним и я.
Ничего не говорил, а только слушал разговоры.
- Откуда сынок? - спросила солдата одна из женщин.
- Из Кургана – ответил тот.
- А ты сынок? - спросила она другого.
- Из Ростова.
- А как долго ищете своего сына?
- Внука - поправила его женщина – скоро десять месяцев будет.
- А как его фамилия?
Произнесла фамилию. Солдат побледнел.
- Игорь, Иванов. Был здесь. Ты должен его знать – сказала женщина с надеждой.
- Скажи, где он сейчас? Он жив?
- Нет. Не знаю. Не знал такого. Неуверенно ответил солдат и быстрым шагом отошел.
Когда я услышал фамилию Игоря, мне что-то стиснуло в горле. Я узнал его бабушку, но знал также, что не сумею посмотреть ей в глаза. Хотел отойти от костра, но мои ноги будто окаменели. С огромным усилием воли повернулся и сделал первый шаг. Услышал за спиной голос:
- И ты сынок не знаешь, где мой Игорь?
Не поворачиваясь я отрицательно покрутил головой.
- Но я знаю, что он был тут, в вашей части! - закричала женщина плача.
- Может его перевели - пробормотал я, чувствуя как земля уходит из-под ног.
- Я знала бы, если бы перевели. Написал бы. Никого у него нет, кроме меня.
Неожиданно легко положила свою ладонь на мое плечо. Та рука была в морщинах. Было видно, что всю жизнь работала. Носила воду из колодца, топила печку, пекла хлеб. Держала маленькую ребячью ручку моего друга, всегда находилась рядом с ним. Даже когда он стал взрослым. Я почувствовал будто бы меня ранило. Закрыв глаза, ощущал физическую боль. Не мог эту старушку оставить в неизвестности. Я должен был сказать ей правду и признаться в своей трусости. Повернувшись к женщине, я сказал ей прямо смотря в глаза:
- Знаю. Игорь мне много о вас рассказывал. Был моим другом.
В грустных глазах женщины появились искорки надежды и радости.
- О-ох, так, значит, ты и есть друг Игоря. Он часто о тебе писал. А почему говоришь, что был. Вы уже не друзья? - спросила.
Увидел, как искорки радости исчезали.
- Нет, дело не в этом - ответил ей тихо из за подступившего комка в горле – Игоря больше нет - выдавил я наконец из себя. – Он погиб...
Женщина покачнулась. Если бы я не ухватил ее за локоть и не поддержал, она бы упала.
- Это они, чеченцы, отняли у меня моего Игоря! А сами говорят, что наши убивают их детей! С неожиданной силой она схватила меня за рукав и, смотря на меня широко открытыми от боли глазами, закричала:
- А вы, сынок, убивайте! убивайте их! Убивайте их детей и внуков!
Я не мог уже всего этого стерпеть. Вырывая свою руку из её руки, я прокричал:
- Как можете так говорить! Ведь вы не знаете всей правды! Это не чеченцы убили Игоря, а наши!
- Как наши? - прошептала с изумлением.
- Убил его кто-то из нашей части, потому что не выполнил приказ, не хотел убивать одну чеченку.
Я рассказал ей все. Сказал, что случилось это так быстро, что никто не успел среагировать. Сказал, что совесть не дает мне покою из-за двойной трусости. Если бы хоть немного мог предугадать чем это все кончится, может удалось бы ему помочь. Другой раз струсил при том разговоре с капитаном.
Сказал, что понимаю, что слово «простите» недостаточно и все-таки очень просил, чтобы меня простила.
Женщина не слушала, что я говорил, она была в шоке.
- Что же мне теперь делать? - причитала она, всхлипывая. - Что я скажу Лене.
- Это сестра Игоря? – спросил я.
- Да.
- Рассказывал мне о ней Игорь.
- Игорь для нее всё... Я не знаю, что с ней будет, когда узнает о смерти брата.
- Очень он её любил...
- Да. Дело не только в этом, Лена парализована.
- Простите, не знал.
Это было правдой, Игорь часто говорил о своей сестре. Вспоминал и рассказывал разные истории их жизни. Вылазки к реке, в кино, на танцы или просто на прогулки. Говорил, что Лена забавная и симпатичная. Говорил о ней, как о самой важной на свете девушке. Я тоже так думал. Откуда я мог знать о болезни.
- Игорь никогда никому не говорил, что Лена больна – проговорила женщина.
- Когда приглашал кого-нибудь гостей в дом, просто ставил их перед фактом. Потерял по этой причине много товарищей. Игорь был ее ногами, всегда брал ее с собой. На коляске или нес на руках. Был очень сильный и выносливый – она тяжело вздохнула и добавила:
- У меня уже нет сил, чтобы ее носить – Лена почти взрослая. Сейчас она будет прикована к постели. Боже мой, как я ей скажу о смерти Игоря.
Я обвинял себя за смерть Игоря, за все что произошло. С того времени как он умер, я жил в постоянном страхе, что со мной случится тоже самое и ненавидел себя за это. Ненавидел всё и всех. Капитан это понимал и знал, что он был на первом месте среди людей, кому я хотел бы отомстить. Поэтому поручал именно мне самые жестокие задания. Я выполнял их - ходил в самые опасные акции, напиваясь так, что автомат вываливался у меня из рук. И убивал. Расстреливал все, что двигалось. Возвращаясь, снова заливал свой гнев, слабость и стыд алкоголем. Давно уже перестал думать о своем детском сне. Это была действительность. Действительность, в которой нужно было жить, и в которой не было отваги покончить с собой. Была настоящая борьба за существование. Немного было таких, которые выдержали психически. Большинству из нас было вообще безразлично. Некоторые сами сдавались в плен. Кроме того мы всё время были голодными. Еду давали нам только 2 раза в день. На завтрак был черный черствый кусок хлеба и кружка неприятно пахнущего чая. Обед состоял из безвкусного супа и каши земляного цвета.
На частые недовольства солдат, капитан обычно отвечал:
- Российский солдат не просит еды, он ее берет! Идите к чеченцам, у них много еды, идите и возьмите её! Не дадут? Так убейте, но возьмите!
И мы шли, шли как роботы и безропотно, как овцы. Была ли это маленькая деревня, или большой город и делали все, что нам приказывали. Крали все, что хотели. Хватали и расстреливали оставшихся жителей, которые не могли оставить своих домов.
Я чувствовал, что перестаю быть человеком, а становлюсь зверем. Алкоголь и наркотики рисовали в моём больном воображении образ погибшего Игоря и я оправдывался перед ним, убеждая сам себя, что он сам был виноват в своей смерти, не выполнив приказа. Хотя на самом деле я понимал, что это он, Игорь – был лучшим из нас всех, вместе взятых. Мысли пробегали молниеносно, как лента видео в стремительном темпе. Все хорошие и плохие происшествия в моей жизни до настоящего времени прерывались видом мертвого Игоря, лежащего на земле.
Неожиданно в этот водоворот воспоминаний, начал возвращаться мой детский сон. Видел себя ребенком и своего брата, направляющего на меня оружие. Хватаясь руками за голову, я жал её со всей силы и чувствовал, что схожу с ума.
Наверное покачнулся, потому что услышал испуганный крик старушки:
- Сынок, что с тобой?
Я очнулся и шепотом повторил:
- Игорь погиб...
Наконец выбросил из себя панический страх, который не давал мне покоя.
- Это же невозможно! Ведь ваш командир русский!
- Я сам видел...
- Кто еще об этом знает?
- Все.
- Все знаете и молчите!? Боитесь. Господи, как мог он это сделать!?
- Сделал это не первый раз, поэтому и боимся.
- Это ужасно - застонала женщина. - Следующим можешь быть ты.
- Ну, это уж я как-нибудь сам – сказал я, не веря в то, что говорю. – Послушайте, есть у меня одна мысль... Когда вернетесь домой, не говорите Лене ничего об Игоре. Если позволите, приеду к вам, Игорь приглашал меня.
- Конечно, можешь приехать. Но я не смогу Лену обманывать – проговорила старушка.
- Не надо обманывать - сказал я – скажите только, что его не нашли.
- Это правда – проговорила она как будто в забытьи, но вдруг опомнилась:
- А все-таки, где-то здесь есть его могила. Покажи мне ее – женщина умоляюще сложила руки. - Прошу тебя, сынок!
Больше не мог уже сдерживаться. Схватил ее за худенькие плечи и встряхнул.
- Вы ничего не понимаете. Думаете, что капитан хочет, чтобы кто-нибудь нашел остатки Игоря, его подчиненного, которого он убил. Я рассказал ей, как капитан избавился от следов своего преступления.
Женщина еще больше переживала состояние шока и постоянно повторяла:
- Он не человек, он зверь.
- Все мы на этой войне перестали быть людьми - сказал я тихо.
На следующее утро женщины не дождавшись командира и не получив никакой информации о своих детях и внуках, кроме одной, собрались уезжать. Не было у них времени, чтобы ждать, дорога была каждая минута. Должны были спасать тех, о которых забыли власти. Перед выездом поговорил еще с бабушкой Игоря. Было видно, что она провела бессонную ночь, но держалась стойко. Сказала мне:
- Мы едем дальше.
- Вы простите, что не... - начал я, но она меня прервала:
- Я нашла тут кого искала, моего Игоря. Теперь должна помочь другим. Показала рукой на женщин входящих в автобус.
Через какое то время я почувствовал облегчение. Но это было кратковременно. Из-за того, что рассказал правду о смерти Игоря, я не стал лучше. По прежнему был убийцей, как все остальные. Трудно было им не быть. Когда едешь по улицам сожженного чеченского города или деревни, и видишь мертвых товарищей, мальчишек, которые были убиты неделю назад или несколько недель назад, а их тела разрываются дикими псами, нет другого желания кроме мести. Я хотел только убивать...
Как то ночью, стоял на вахте с новобранцем, которому исполнилось едва 19 лет. Он был очень наивный. Рот его не закрывался с начала вахты. Любил парень поболтать.
- Что будешь делать, когда все это закончится? - спросил он.
Видя, что не собираюсь отвечать, он сам комментировал свой монолог:
- Я вернусь в свое село. Я механик. Не представляешь сколько сейчас там работы!
Не было желания слушать его болтовню, и я прервал его:
- Ты только приехал, а уже мечтаешь о доме!?
Солдат не обиделся на мое нежелание разговаривать и говорил дальше:
- Должен вернуться как можно быстрее. Ждет меня невеста. Очень... Неожиданно он замолчал, с удивлением глядя на моё лицо. Я почувствовал на своем лбу точку легкого тепла. Сразу узнал что это – это был снайпер, который прицеливался в нас оружием с лазерной наводкой. Я приготовился к худшему. Ждал, что сейчас выстрелит. Но снайпер медленно перемещал красный огонёк на лоб моего однополчанина. В отупении проблеснула мысль: кого выберет?
- Не двигайся и ничего не говори - прошептал я еле слышно — сейчас он выбирает, застрелить тебя или меня. Двоих сразу не убьет. Молись, что бы это был не ты.
Я не знаю, о чем тогда думал. Не знаю, хотел ли жить или умереть. Скорее всего, это первое. Когда этот проклятый свет снова коснулся меня, то у меня все внутри затряслось. Одно дело, когда врага видишь, стреляешь в него, а он стреляет в тебя, и другое дело, когда он тебя видит, а ты не видишь. Время перестало для меня существовать. Не знаю, как долго это длилось, но это были самые худшие моменты в моей жизни. Красный огонёк как бы колебался, кого же выбрать, кого застрелить.
- Не может решиться, болван - проговорил я тихо. В тот момент, когда говорил те слова, снайпер решился остановить на мне свой прицел более продолжительнее. Выбрал меня.
- Игра окончена - прошептал я, и в тот момент красный свет переметнулся на лицо товарища. Не услышав выстрела, парень стал медленно оседать на землю. Снайпер выстрелил мальчишке в голову. Не познал парень жизни и погиб.
Спустя месяц наша рота двинулась на Самашки. Когда за несколько суток мы проезжали перед Самашками, ходила молва, что командование рапортовало в Москву, что Самашки взяты. Ни один из нас не видел даже карты Самашек. Чеченцы были у себя дома. Они знали каждый закуток, каждый камень этой земли. Это была их земля. А мы были слепцами. Блуждали меж домов. Совершенно не знали территории. Помню, что битва в Самашках была самой кровопролитной из тех, в которых я участвовал. Именно там меня ранило, и я попал в плен.
Чеченцы, как кроты, вгрызались в землю. Завоевание каждого метра, каждого строения и улицы давались нам с огромным трудом. Однако, несмотря на людские потери и потери техники, мы шли вперед, выгоняя врага. Мы были отданы делу. Был приказ - защищать город от мятежников. И защищали, защищали до последней капли крови и последнего патрона. Для нас это был враг, которого необходимо уничтожить во что бы ни стало, все остальное не считалось. Я уже редко стал думать об Игоре. Только временами в голову приходила мысль – ведь эти проклятые чеченцы действительно виноваты в смерти Игоря! Ведь если бы не та война, ничего такого не случилось! Когда я об этом думал, на меня накатывала новая волна ненависти и отчаяния. И я им мстил, не испытывая никакого угрызения совести.
Ежедневно теряли мы десятки молодых ребят, для которых собственная жизнь еще не началась, также теряли веру в свое командование, впрочем, то, другое, потеряли мы давно. Наконец мы заняли Самашки. Проезжая танками по разрушенным улицам, мы видели на изрытой снарядами земле сотни обгорелых тел. По обугленным мундирам узнавали наших товарищей, но на похороны не было ни времени, ни сил. Приглядываясь к сожженным телам, часто обращали внимание, что большая часть из них были гражданские, но никто из нас то не комментировал. Потом, когда мы слушали по радио известного правозащитника Сергея Ковалева, который говорил о намеренной массовой гибели населения, возмущались:
- Он наверно никогда на войне-то и не был! Мы тут, глотки перегрызаем, а нашей любимой родине наплевать на нас! Какие права человека? Это ведь война! Например, ночью, когда темно в трех шагах ничего не видно, или днем, когда проклятый дым разъедает глаза. Откуда нам знать, есть ли там мирные люди или нет! Как кто-нибудь неожиданно выскакивает – сразу стреляем, неважно – гражданский это или кто-нибудь из этих подонков? Даже если какая-нибудь женщина или ребенок, ну и что?! Чеченцы же! Они с нашими не такие вещи творили! Это война!
После нескольких часов занятия села, командир выставил наш патруль на окраину Самашек, чтобы проверить, чисто ли там.
Был очень пасмурный день, но дождя не было. В горле постоянно першило от едкого дыма, носившегося над спаленным селом. Было нас пятеро. Мы медленно шли, присматриваясь к окраинам села. Неожиданно услышали какой-то шум в развалинах одного из домов.
- Я проверю! - крикнул один из моих товарищей и побежал к руинам.
- Не ходи один! Вернись! – крикнул я, но он только махнул рукой, исчезнув за сожженной стеной дома. Мы услышали выстрелы. Побежали все вместе к дому, вопреки правилам. Увидели своего товарища, лежащего с пробитой пулями грудью. А рядом лежал чеченец, голова которого была залита кровью. Оба были мертвы.
Я медленно подошел к мертвому товарищу и присел на колено перед ним.
- Говорил же тебе, не ходи один. Не послушался, Торопился – проговорил я тихо.
- Умер так, как хотел – сказал кто-то из стоявших около меня товарищей.
- Недавно мы говорили о том, чтобы умереть так - быстро, сразу.
Похоронили мы его примитивно. Недалеко от спаленного дома засыпали его тело камнями, чтобы дикие собаки не могли раскопать и разорвать его тело. Что касается чеченцев, то мы знали, что могил они никогда не бесчестят.
Дальше шли мы осторожнее. Но вдруг неожиданно появился чеченский отряд и открыл огонь. Два моих бойца погибли сразу же. Осталось нас только двое. Прячась от пуль, перебегали короткими промежутками од дома к дому в направлении нашего подразделения. Кричали друг другу, что надо быстрее добраться до своих.
Я чувствовал, что живыми до них не доберемся. Было нам адски жарко, мы тяжело дышали. В таких моментах человек чувствует за спиной леденящее дыхание смерти. И вот мяучащий, резкий звук снаряда заглушил наши крики. Все исчезло. Я вроде потерял сознание. Когда очнулся, почувствовал, что мое лицо заливает кровь.
Я был ранен в голову. Лежал какое-то время на земле и не мог подняться от боли. Потом с трудом приподнял голову, упираясь на локти и оглядываясь кругом. Моего товарища взрыв отбросил на несколько метров и сейчас он лежал неподвижно. Был мертвый. Через некоторое время я снова потерял сознание.
Очнулся от тупой ужасной боли головы. В каком-то темном, вонючем помещении. Чувствовался запах гнилого картофеля и соленых огурцов. – Кладовка или погреб – подумалось мне. И неожиданно дошло до меня, что это ПЛЕН. От такой мысли хотелось вскочить на ноги, но от резкого движения закружилось в голове. Схватился за голову и только тогда почувствовал, что голова забинтована. Медленно снова улегся.
- Ну да, - подумал я, - перебинтовали, а потом убьют. В висках стучала только одна мысль, - бежать. Когда мои глаза привыкли немного к темноте, осмотрелся внимательнее.
Действительно это когда то был старый погреб. По углам стояли пустые бочки, из которых несло чем-то кислым. Очень хотелось есть, я поискал взглядом чего-нибудь съедобного, но ничего не нашел.
- Только запах остался - подумалось мне. - Как же, жди, когда дадут есть - добавил в мыслях со злым смехом.
Голова болела с каждой секундой еще больше. Череп буквально разрывался от боли. Я снова потерял сознание. Не знаю, как долго лежал. Разбудил меня скрип открывающего замка. Свет солнечного дня меня на мгновение ослепил. В помещение вошел высокий худощавый мужчина. Когда подошел ближе, я увидел чеченца среднего возраста, одетого в военную форму и с металлической тарелкой в руке.
- На, ешь – сказал он с ненавистным акцентом, ставя тарелку около меня на пол.
- Нет - процедил я сквозь стиснутые зубы, глядя ему в глаза.
К моему удивлению он смотрел на меня спокойно. Меня раздражал его спокойный взгляд и я решил вывести его из равновесия.
- Не хочу! Ничего от вас не хочу! Собаки! - выкрикнул я – слышал я о вашей еде! Сыплете что-то и человек мучаясь умирает! Чеченец, ничего не говоря, медленно вышел.
- Почему сразу не убьете? Собаки! – кричал я, снова теряя сознание.
Когда я пришёл в себя, отпихнул тарелку с едой с такой силой, что она отлетела в дальний угол. Начал от злости кидаться на матрасе. Колотил кулаками по стене и полу. С моей головой становилось все хуже и хуже. Несколько следующих дней лежал, не приходя в сознание. Почти все время бредил, время от времени видел как во мгле лицо пожилой женщины. Называл ее мамой. Сейчас знаю, что это была не она.
Помню также, что та женщина кормила меня чем-то горьким. Делала это насильно, потому что я стискивал зубы, чтобы ничего не проглотить. Однажды проснулся, чувствуя себя намного лучше. Медленно сел. Очень кружилась голова. Был я слабый и беспомощный как ребенок. Потом головокружение прекратилось и я мог уже встать и сделать несколько шагов покачиваясь.
Когда снова сел и закрыл лицо руками, упираясь локтями в колени, вспомнился удивительный сон, который снился во время болезни. Видел я в нём свое детство, маму, отца и брата, который все время был в солдатской форме. Время от времени все прерывалось образом лежащего мёртвого Игоря. Однако насторожил меня последний эпизод сна. Увидел себя уже взрослым. Были мы с братом ночью в каком-то полуразрушенном городе. Не знаю, был ли это Афганистан или Чечня. Стояли мы около одноэтажного дома и смотрели на неподвижное тело мальчика, лежащего на земле.
- Ты его убил – сказал я тихо брату, не глядя на него.
- Не только я, ты тоже убьешь ребенка – услышал я в ответ. А знаешь почему. Потому что в своё время ты мне не поверил. Помнишь, когда я рассказывал тебе, что делал в Афганистане? Что война полностью меняет человека и делает из него убийцу.
- Да дьявол с ним - подумал я, потирая горячие виски.
В это время открылись двери и внутрь вошли двое чеченцев. Одному из них было под пятьдесят. У него было измученное лицо и умные глубоко посаженные темные глаза. Другой был намного моложе, может моего возраста, и не очень походил на чеченца. Я мог бы поклясться, что в его венах течёт русская кровь.
- Идем с нами – спокойно, но твердо сказал старший.
- Расстреляете?
- Вставай и пошли - не выдержал младший, подойдя ко мне и сильно дернул меня за рукав. Когда вышли мы из погреба, я увидел очень маленькую деревушку, которая находилась посредине гор, которые окружали ее как рыцари. Кругом было много чеченцев, одетых в военную форму. Были хорошо вооружены. Война научила меня в меру ориентироваться в разных видах оружия. И сейчас я видел в руках тех солдат английское и американское оружие. Каждый из солдат был занят своим делом, куда то двигались, торопились. Почти никто не обращал на меня внимание. Мы должны были пройти почти через всю деревню, чтобы дойти до дома, в который меня привели. Когда вошли в дом, я увидел большую комнату с длинным узким столом около окна. Под потолком висело большое облако дыма от сигарет. За столом сидели восемь чеченцев. Почти у всех были черные бороды, а глаза у всех казались измученными. Были они одеты в военную форму и вооружены до зубов. - Командиры – подумал я.
Чеченцы громко о чем-то разговаривали. Я не знал чеченского языка, но повторяющееся слово САМАШКИ не нужно было переводить. Так они были заняты разговором, что не обратили внимания на наш приход. Только когда один из сопровождающих меня мужчин подошел к сидящим и что-то сказал, разговор прервался. Восемь пар глаз долго и испытующе смотрели на меня. Наконец один из сидящих спросил меня:
- Знаешь, сколько времени ты есть у нас?
- Откуда мне знать? Я же был без сознания - ответил.
- Да, да - сказал один из них с акцентом - ты был ранен. Одна из наших женщин ухаживала за тобой, когда ты лежал без сознания – сказал он мне тихо и спокойно. – Ты здесь... — Но я не дал ему кончить.
- Я никого не просил мне помогать! – выкрикнул я.
- Ты у нас около 2 месяцев. У нас есть обычай помогать нашим пленным.
- А потом их убивать? - съязвил я.
- Останешься у нас еще какое-то время – информировал меня невозмутимо чеченец.
Позже мы планируем обменять наших пленных на ваших. Будешь тут работать взамен за еду и крышу над головой, как все ваши. Некоторые сами перешли к нам.
- Я не такой как они! Не буду вашим рабом! - заорал я снова. Скоро сотрем вашу Чечню с лица земли!
После этих слов мужчина, который привел меня в этот проклятый дом, не выдержал и резким движением вытащил длинный и острый нож, который висел у него за поясом.
- Оставь - задержал его быстрым движением руки, поднесенной сверху кем-то из восьмерых командиров.
- Ну! Давай! Убей меня, ублюдок! Ну что, испугался? - крикнул я и кинулся на улицу, хватаясь за голову, потому что боль становилась невыносимой. Все выбежали за мной. Я впал в неистовство. Не помню, как у кого вырвал автомат, и начал стрелять с закрытыми глазами, поворачиваясь кругом. Смеялся как сумасшедший, стараясь заглушить звук автомата. Чеченцы, находившиеся вблизи меня, укрылись от стрельбы где только могли, но не отвечали огнем на огонь. Ждали приказа убить меня. Когда на несколько секунд перестал нажимать на курок, неожиданно краем глаза увидел, что в нескольких метрах от меня кто-то двигался. Быстро повернул голову. Увидел на пороге одного дома стоявшего ребенка. Это был чеченский мальчик. Было ему не больше двух лет. Был он одет в длинную белую рубашку. Было видно, что только встал с постели, разбуженный страшным шумом. Его волосы были смешно взлохмачены. Ребенок стоял на своих покачивающихся ножках и смотрел на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Казалось, он хочет что-то мне сказать. Случилось все в мгновение ока – не знаю, о чем я тогда думал, и вообще думал ли о чём-либо. Так или иначе, помню только, что спустя несколько секунд я направил дуло автомата на мальчика, и не целясь, снова нажал на курок. Я убил ребёнка.
Тот час же со всех сторон кинулись на меня несколько чеченцев, вырывая оружие, ударяя и пыряя ножом с оглушительными криками. Неожиданно какой-то пронзительный крик будто бы остановил время. Бойцы отошли от меня на несколько шагов. Я лежал скорчившись на земле, с окровавленным лицом и ранами на всем теле.
Когда открыл глаза, увидел над собой одного из командиров, который меня допрашивал.
- Смотри - сказал он тихо – ну, посмотри туда.
Резко повернул мою голову, чтобы я мог увидеть то, на что указывала его рука. Я увидел пожилую женщину, стоящую на коленях перед домом и державшую на руках неподвижное тельце ребенка, ребенка которого я застрелил. Его рубашонка была уже пурпурной.
- Эта женщина помогала тебе, когда ты был без сознания – проговорил командир. - Это её внук - потом добавил – вы, русские, убили всю ее семью, трех сыновей и мужа. Знаешь, что мы сделаем? Подойдем к ней, ты посмотришь ей в глаза, и если она скажет, что тебя надо убить, то они это сделают... - закончил свой монолог командир, показывая на толпу чеченских солдат.
Я увидел множество глаз, смотрящих на меня с ненавистью. Все бойцы стояли со сжатыми кулаками. Достаточно было одного движения командира, одного слова чтобы кинуться и разорвать меня.
А сейчас встань – приказал командир и грубо дернул меня за рубашку, помогая встать на ноги. Мы двинулись в направлении сидящей неподвижно женщины. Чеченцы медленно шли за нами, сохраняя молчание. Я смотрел себе под ноги и считал шаги. В мыслях повторял себе, что каждый шаг приближает меня к концу этого ада, который пришлось мне пережить. Хотя я видел раны и кровь на своем теле, я не чувствовал боли, потому что был уверен что это конец.
Когда подошли к женщине, командир позвал ее по имени. Женщина повернула голову и взглянула на нас. Ее глаза были широко открыты от отчаяния и от ужаса. Потом посмотрела на безжизненное тело ребенка, которого крепко прижимала к груди. Головка его свисала через плечо матери. Глаза были открыты, но зрачки не были безжизненны. Только когда все увидел близко, дошло до меня, что я натворил. Припомнился мне пророческий сон, в котором мой брат предостерегал меня перед совершением подобного. Тем временем командир сказал женщине:
- Это он убил твоего внука. Скажи, и мы сделаем с ним тоже самое! Его надо убить!
Женщина продолжала молчать, она не могла оторвать взгляда от мертвого личика ребенка.
- Я не знаю как это случилось... - проговорил я неожиданно для себя самого.
- Откуда взялся этот ребенок?! Его не должно было здесь быть! Это же военный лагерь! Это не место для детей! Это же война! – крикнул я.
- Это не важно, откуда взялся этот ребенок - сказал командир, теряя терпение – не знаю, давно ли ты в Чечне, но наверняка знаешь, что наши дети с колыбели учатся держать оружие. Каждый ребёнок...
- И с колыбели вырастают убийцами! - прервал я его.
- Послушай, ты! - чеченец схватил меня за шиворот - Этот ребёнок не застрелился сам. Это ты его застрелил. Малыш оказался в нашем лагере, потому что должен... Должен научиться защищать свою мать, свою родину от таких подонков как ты!
Напряжение начинало нарастать в толпе. Бойцы хотели мести.
- Скажи что-нибудь, мать! - кричали одни.
- Убьем его! Он заслужил смерть! – трясли они кулаками и оружием.
Казалось, что женщина ничего не слышит. Замкнулась в своей боли. Она была одета в длинное черное платье в знак траура, так как погибла вся её семья. На голове был черный платок из-под которого выбивались седые волосы. Её молчание только продлевало мои мучения. Я хотел, чтобы все быстрее закончилось.
Снова мне стала докучать головная боль. Не было больше сил, чтобы стоять. Я схватился руками за голову и опустился на колени, потом сел на пятки.
- Женщина, скажите им наконец, чтобы меня убили! Умоляю! Я... я уже не человек! Не знаю, кем я стал, но не человеком. Эта проклятая война отняла всю мою жизнь. Не могу больше так жить! - заикался я.
Женщина молчала…
Командир еле удерживал своих бойцов от расправы со мной. Громкие крики и возгласы с каждой минутой становились невыносимы. Неожиданно женщина медленно подняла голову и что-то сказала. Хоть ее голос утонул в криках бойцов, однако ее услышали, и сразу же все успокоились, ожидая что она скажет. С огромным беспокойством я устремил свой взгляд на лицо женщины. В ее сморщенных руках находилась моя жизнь.
- Есть у тебя родные? - спросила она охрипшим голосом.
- Есть — ответил я тихо.
- Есть у тебя родители, братья, сестры? - спросила она опять.
- Да, брат — произнес я ещё тише.
Она молчала еще какое-то время, пристально смотря мне в глаза. Через несколько минут она произнесла с глубоким вздохом:
- Я ПРОЩАЮ тебя...
- Что ты сказала? - прошептал я недоверчиво. Сделал я это одновременно с толпой,
которая призывала к мщению. Тем временем чеченский командир быстро справился с ситуацией, и когда бойцы успокоились, спросил:
- Повтори, мать.
- Я сказала, что прощаю его - ответила она спокойно.
- Но ты держишь на руках своего внука, которого он убил! Он убил сына одного из твоих сыновей!
- Я еще чувствую, как уходит из него жизнь - ответила чеченка, гладя мертвого малыша по головке...
- Мы его разорвём на клочки! - рассвирепел командир.
- Я простила его, и хочу чтобы он вернулся домой. Потом снова повернулась ко мне, глядя мне в глаза, сказала:
- Возвращайся домой, но твоя война еще не закончилась.
Скоро произошел обмен пленными.
Я вернулся домой. Узнал, что моя мама, как и многие другие матери, ездила искать меня в Чечении. Отец, после безрезультатного возвращения мамы, потерял надежду, что я жив. Мама же все время верила, что я вернусь. Мой брат все понял с первого взгляда, что я испытал. Ничто уже не было таким, как раньше. Не знаю, как чувствовал себя получив прощение, но знаю, что та чеченка была права. Моя война еще не закончилась. Моя война еще продолжается...
Олеся Корниенко, Польша,
на Конкурс ГИА Чеченпресс
Прошло пять лет с того дня, когда вернулся из Афганистана мой брат…
Я кончил школу. Попробовал поступить в институт, но провалился – у родителей не было денег на взятку профессорам. Невзирая на протесты родителей, я мечтал служить в армии. Твердил, что сейчас другое время, а что было раньше, то прошло. Страна медленно пробуждается ото сна.
Завидовал друзьям, смотря на их голубые береты и парадную форму на фотографиях, которые мне присылали. Решил все-таки идти в армию.
* * *
Помню, направили нас тогда за Урал. Полгода я был уже солдатом. Это были самые худшие полгода моей жизни в армии, развеялись мои мечты о голубом берете. Я не знал еще, что то было только началом ада, который мне пришлось пережить. Разносились слухи, что на юге страны неспокойно. Несмотря на трудности армейской службы, мы, желторотые, хотели быть героями, сделать что-нибудь такое, чтобы Родина гордилась нами.
И когда весной 1995 нашу часть направили прямо на Кавказ, мы подумали, что это будет удобный случай себя показать. Приближаясь к Чечении мы не думали, что Московские генералы кинут желторотиков на первый огонь. До этого времени, войну, которую показывали в телевизионных репортажах, воспринимали как что-то отдаленное. Не были мы к ней приготовлены. Уже в первый день начался ад. Не успевали отбивать атаки чеченцев. Каждый день был настоящим уроком жестокости.
Неожиданно для меня перестал существовать целый мир – вся жизнь, которою знал перед этим. Кругом были только непроезжие дороги, горы, огромные долины, пожары и дым. И те дожди. Они были просто проклятьем того народа кинутым на нас. Все время не покидало ощущение, что очутился в страшном детском сне, после рассказов брата об Афганистане. Но это все было в действительности. Я должен был жить в этой действительности. Жить и убивать, чтобы жить. Не осознавая этого, я стал зависимым от алкоголя. Так было легче – не думать ни о чем. Просыпаясь утром, ничего не помнил, что делал ночью, кроме того, что был в акции. В конце осени в часть начали приезжать женщины – матери погибших солдат. Временами мы разговаривали с ними, но офицеры запрещали давать какую либо информацию. За открытие правды о том, что творится в части, грозил военный суд. Некоторым из нас платили за молчание.
Хуже всего я чувствовал себя, когда узнавал лица женщин, увиденных на фотографиях, которые оставались в документах убитых солдат. Большинство документов сжигали, чтобы убрать следы. Нет человека – нет проблемы.
Я, как и все в части, знал правду, видел как гибли сыновья этих женщин, но не мог об этом сказать. Боялся, что погибну, но не от чеченских пуль. Ненавидел себя за тот холодный, омерзительный страх.
Все изменилось, когда увидел бабушку моего друга Игоря. Я сразу ее узнал.
Игорь, как и я, был из центра России. Со временем узнал, что город, в котором жил Игорь, находился в нескольких км от моего города. В ту ночь, возвращаясь на базу, хотел ответить на письмо бабушки, которая воспитала Игоря и его сестру. Кто же мог предположить, что никогда ей не отвечу, что ее внук погиб
Каждый раз на войне мы делали одно и то же. Никто из нас не спрашивал, какой будет план. Все знали, что нужно делать. Сначала мы поджигали дома, которые молниеносно, словно бумага, загорались. Потом шли наши танки, расстреливая вблизи выбегающих из домов ошеломленных от испуга людей. Большинство их падало, не успев издать ни звука, как внезапно срезанные колосья пшеницы. Никто не мог остаться в живых в этом аду.
Если все-таки кто-то оставался раненым, офицеры приказывали нам выполнять самую грязную работу - добивать их. Игорь всегда считал, что это верхняя ступень жестокости со стороны командиров, что мы совсем потеряли человеческий облик.
То был очень старый и разваливающийся дом. Когда мы его подожгли, огонь как голодный зверь бросился на старые сухие бревна. Из пламенеющего дома вдруг выбежала маленькая старушка, одетая в черное льняное платье с черным платком на голове. Это была чеченка. Кто то из наших стал целится. Старушка смотрела на нас со слезами на глазах. Поняла, что это конец и только ждала выстрела. Неожиданно Игорь кинулся к женщине, прикрыв ее своим телом, не громко но твердо произнес
- Всё, хватит! Я не позволю убить эту женщину!
Мы все были в изумлении. Наш капитан даже потерял дар речи. В первую минуту не мог произнести ни слова. Наконец воскликнул:
- Ты что обезумел. Ведь это же чеченка. Наверняка кто-то из ее родных в эту минуту убивает наших. Может даже ее сын.
Игорь, шатаясь, повернулся и посмотрел на старушку…
- Нет – тихо произнесла она – Была у меня одна дочка, которую изнасиловали и убили.
- Это сделали конечно же чеченцы - утвердительно заявил капитан, снимая с плеча Калашникова.
- Нет! Ее застрелили ваши! - крикнула женщина.
- В таком случае не о чем разговаривать - сказал капитан, подойдя к Игорю и протягивая ему свой автомат.
- Застрели и её.
- Не могу этого сделать.
- Это приказ!
- У меня есть бабушка в её возрасте. Я не могу её убить.
- Это приказ! – повторил капитан - Да ты знаешь, что я с тобой могу сделать за невыполнение приказа?! – Вдруг проорал Игорю прямо в лицо. Он медленно повернул автомат и прислонил дуло к животу парня.
- Последний раз говорю – убей её!
- Нет. Не хочу больше! Не могу! Зачем нас сюда вообще послали? Ведь эти люди ничего не хотят, ничего кроме свободы! А мы все становимся убийцами!
- Закончил? – заорал капитан. А теперь смотри!
В мгновение ока он выстрелил в чеченку, пробивая ее тело десятками пуль. Игорь бросился к старушке, но опоздал на секунду. Капитан повернулся и снова выстрелил в... него. Все произошло так быстро, что никто из нас даже не среагировал. Я подбежал к Игорю, который неподвижно лежал на земле и приподнял ему голову. Мой друг уже не жил. Я часто слышал, что такие случаи случаются в других частях и никогда в это не верил. В ту ночь сам стал свидетелем такого жестокого убийства. Не мог поверить собственным глазам. Не умещалось у меня в голове, что капитан мог застрелить не только собственного солдата. Он убил своего – русского!
- Кто еще с ним согласен - грозно спросил капитан. Воцарилось молчание. Никто не хотел быть следующим.
- Соберите все трупы и сложите на складе. Кажется, там хранили когда-то дрова. Потом разложим вокруг мины. Приказ был выполнен. Когда мы возвращались на базу, капитан проговорил:
- Бедный Игорь. Внесу его в список командованию, чтобы его наградили медалью за отвагу.
- Была у него только бабушка и сестра – сказал я сам себе.
- Бедный солдат - повторил капитан - напишу им, что погиб как герой от руки одного из чеченских шакалов.
Мне стало страшно - первый раз в жизни испугался как ребенок и ненавидел себя за это. Я постоянно думал об Игоре. Не мог себе простить, что не защитил его перед выстрелом. Был трусом. Восхищался его смелостью и непокорностью. Это был человек уверенный в себе, он знал, что прав и потому мог в этот раз прокричать правду, которую все знали и о которой ничего не говорили. Заплатил за это высокую цену – чтобы я стал немного лучше. И не только я. Вскоре потом приехала следующая группа матерей. Женщины добивались встречи с командованием. Им было сказано, что кроме капитана нет никого, а у него нет времени на встречу с ними. На что одна из матерей сказала:
- Мы проехали сотни километров, чтобы узнать, где находятся наши сыновья.
- Те матери – сказала она, показывая на стоящих рядом женщин – никуда отсюда не уедут, пока не узнают что-нибудь. Тем более мы уже были в других частях и нас отправили в вашу часть.
Капитан даже не постарался устроить для матерей ночлег. Женщины сами разожгли костер перед казармами. Очень измученные сидели вокруг костра и согревали озябшие руки. Почти каждая имела на коленях фотографию или сына, мужа, брата или внука. Они не расставались с фотографиями ни на минуту во время своего страшного странствования. Любопытные солдаты стали подходить к костру и разговаривать с женщинами. Подошел к ним и я.
Ничего не говорил, а только слушал разговоры.
- Откуда сынок? - спросила солдата одна из женщин.
- Из Кургана – ответил тот.
- А ты сынок? - спросила она другого.
- Из Ростова.
- А как долго ищете своего сына?
- Внука - поправила его женщина – скоро десять месяцев будет.
- А как его фамилия?
Произнесла фамилию. Солдат побледнел.
- Игорь, Иванов. Был здесь. Ты должен его знать – сказала женщина с надеждой.
- Скажи, где он сейчас? Он жив?
- Нет. Не знаю. Не знал такого. Неуверенно ответил солдат и быстрым шагом отошел.
Когда я услышал фамилию Игоря, мне что-то стиснуло в горле. Я узнал его бабушку, но знал также, что не сумею посмотреть ей в глаза. Хотел отойти от костра, но мои ноги будто окаменели. С огромным усилием воли повернулся и сделал первый шаг. Услышал за спиной голос:
- И ты сынок не знаешь, где мой Игорь?
Не поворачиваясь я отрицательно покрутил головой.
- Но я знаю, что он был тут, в вашей части! - закричала женщина плача.
- Может его перевели - пробормотал я, чувствуя как земля уходит из-под ног.
- Я знала бы, если бы перевели. Написал бы. Никого у него нет, кроме меня.
Неожиданно легко положила свою ладонь на мое плечо. Та рука была в морщинах. Было видно, что всю жизнь работала. Носила воду из колодца, топила печку, пекла хлеб. Держала маленькую ребячью ручку моего друга, всегда находилась рядом с ним. Даже когда он стал взрослым. Я почувствовал будто бы меня ранило. Закрыв глаза, ощущал физическую боль. Не мог эту старушку оставить в неизвестности. Я должен был сказать ей правду и признаться в своей трусости. Повернувшись к женщине, я сказал ей прямо смотря в глаза:
- Знаю. Игорь мне много о вас рассказывал. Был моим другом.
В грустных глазах женщины появились искорки надежды и радости.
- О-ох, так, значит, ты и есть друг Игоря. Он часто о тебе писал. А почему говоришь, что был. Вы уже не друзья? - спросила.
Увидел, как искорки радости исчезали.
- Нет, дело не в этом - ответил ей тихо из за подступившего комка в горле – Игоря больше нет - выдавил я наконец из себя. – Он погиб...
Женщина покачнулась. Если бы я не ухватил ее за локоть и не поддержал, она бы упала.
- Это они, чеченцы, отняли у меня моего Игоря! А сами говорят, что наши убивают их детей! С неожиданной силой она схватила меня за рукав и, смотря на меня широко открытыми от боли глазами, закричала:
- А вы, сынок, убивайте! убивайте их! Убивайте их детей и внуков!
Я не мог уже всего этого стерпеть. Вырывая свою руку из её руки, я прокричал:
- Как можете так говорить! Ведь вы не знаете всей правды! Это не чеченцы убили Игоря, а наши!
- Как наши? - прошептала с изумлением.
- Убил его кто-то из нашей части, потому что не выполнил приказ, не хотел убивать одну чеченку.
Я рассказал ей все. Сказал, что случилось это так быстро, что никто не успел среагировать. Сказал, что совесть не дает мне покою из-за двойной трусости. Если бы хоть немного мог предугадать чем это все кончится, может удалось бы ему помочь. Другой раз струсил при том разговоре с капитаном.
Сказал, что понимаю, что слово «простите» недостаточно и все-таки очень просил, чтобы меня простила.
Женщина не слушала, что я говорил, она была в шоке.
- Что же мне теперь делать? - причитала она, всхлипывая. - Что я скажу Лене.
- Это сестра Игоря? – спросил я.
- Да.
- Рассказывал мне о ней Игорь.
- Игорь для нее всё... Я не знаю, что с ней будет, когда узнает о смерти брата.
- Очень он её любил...
- Да. Дело не только в этом, Лена парализована.
- Простите, не знал.
Это было правдой, Игорь часто говорил о своей сестре. Вспоминал и рассказывал разные истории их жизни. Вылазки к реке, в кино, на танцы или просто на прогулки. Говорил, что Лена забавная и симпатичная. Говорил о ней, как о самой важной на свете девушке. Я тоже так думал. Откуда я мог знать о болезни.
- Игорь никогда никому не говорил, что Лена больна – проговорила женщина.
- Когда приглашал кого-нибудь гостей в дом, просто ставил их перед фактом. Потерял по этой причине много товарищей. Игорь был ее ногами, всегда брал ее с собой. На коляске или нес на руках. Был очень сильный и выносливый – она тяжело вздохнула и добавила:
- У меня уже нет сил, чтобы ее носить – Лена почти взрослая. Сейчас она будет прикована к постели. Боже мой, как я ей скажу о смерти Игоря.
Я обвинял себя за смерть Игоря, за все что произошло. С того времени как он умер, я жил в постоянном страхе, что со мной случится тоже самое и ненавидел себя за это. Ненавидел всё и всех. Капитан это понимал и знал, что он был на первом месте среди людей, кому я хотел бы отомстить. Поэтому поручал именно мне самые жестокие задания. Я выполнял их - ходил в самые опасные акции, напиваясь так, что автомат вываливался у меня из рук. И убивал. Расстреливал все, что двигалось. Возвращаясь, снова заливал свой гнев, слабость и стыд алкоголем. Давно уже перестал думать о своем детском сне. Это была действительность. Действительность, в которой нужно было жить, и в которой не было отваги покончить с собой. Была настоящая борьба за существование. Немного было таких, которые выдержали психически. Большинству из нас было вообще безразлично. Некоторые сами сдавались в плен. Кроме того мы всё время были голодными. Еду давали нам только 2 раза в день. На завтрак был черный черствый кусок хлеба и кружка неприятно пахнущего чая. Обед состоял из безвкусного супа и каши земляного цвета.
На частые недовольства солдат, капитан обычно отвечал:
- Российский солдат не просит еды, он ее берет! Идите к чеченцам, у них много еды, идите и возьмите её! Не дадут? Так убейте, но возьмите!
И мы шли, шли как роботы и безропотно, как овцы. Была ли это маленькая деревня, или большой город и делали все, что нам приказывали. Крали все, что хотели. Хватали и расстреливали оставшихся жителей, которые не могли оставить своих домов.
Я чувствовал, что перестаю быть человеком, а становлюсь зверем. Алкоголь и наркотики рисовали в моём больном воображении образ погибшего Игоря и я оправдывался перед ним, убеждая сам себя, что он сам был виноват в своей смерти, не выполнив приказа. Хотя на самом деле я понимал, что это он, Игорь – был лучшим из нас всех, вместе взятых. Мысли пробегали молниеносно, как лента видео в стремительном темпе. Все хорошие и плохие происшествия в моей жизни до настоящего времени прерывались видом мертвого Игоря, лежащего на земле.
Неожиданно в этот водоворот воспоминаний, начал возвращаться мой детский сон. Видел себя ребенком и своего брата, направляющего на меня оружие. Хватаясь руками за голову, я жал её со всей силы и чувствовал, что схожу с ума.
Наверное покачнулся, потому что услышал испуганный крик старушки:
- Сынок, что с тобой?
Я очнулся и шепотом повторил:
- Игорь погиб...
Наконец выбросил из себя панический страх, который не давал мне покоя.
- Это же невозможно! Ведь ваш командир русский!
- Я сам видел...
- Кто еще об этом знает?
- Все.
- Все знаете и молчите!? Боитесь. Господи, как мог он это сделать!?
- Сделал это не первый раз, поэтому и боимся.
- Это ужасно - застонала женщина. - Следующим можешь быть ты.
- Ну, это уж я как-нибудь сам – сказал я, не веря в то, что говорю. – Послушайте, есть у меня одна мысль... Когда вернетесь домой, не говорите Лене ничего об Игоре. Если позволите, приеду к вам, Игорь приглашал меня.
- Конечно, можешь приехать. Но я не смогу Лену обманывать – проговорила старушка.
- Не надо обманывать - сказал я – скажите только, что его не нашли.
- Это правда – проговорила она как будто в забытьи, но вдруг опомнилась:
- А все-таки, где-то здесь есть его могила. Покажи мне ее – женщина умоляюще сложила руки. - Прошу тебя, сынок!
Больше не мог уже сдерживаться. Схватил ее за худенькие плечи и встряхнул.
- Вы ничего не понимаете. Думаете, что капитан хочет, чтобы кто-нибудь нашел остатки Игоря, его подчиненного, которого он убил. Я рассказал ей, как капитан избавился от следов своего преступления.
Женщина еще больше переживала состояние шока и постоянно повторяла:
- Он не человек, он зверь.
- Все мы на этой войне перестали быть людьми - сказал я тихо.
На следующее утро женщины не дождавшись командира и не получив никакой информации о своих детях и внуках, кроме одной, собрались уезжать. Не было у них времени, чтобы ждать, дорога была каждая минута. Должны были спасать тех, о которых забыли власти. Перед выездом поговорил еще с бабушкой Игоря. Было видно, что она провела бессонную ночь, но держалась стойко. Сказала мне:
- Мы едем дальше.
- Вы простите, что не... - начал я, но она меня прервала:
- Я нашла тут кого искала, моего Игоря. Теперь должна помочь другим. Показала рукой на женщин входящих в автобус.
Через какое то время я почувствовал облегчение. Но это было кратковременно. Из-за того, что рассказал правду о смерти Игоря, я не стал лучше. По прежнему был убийцей, как все остальные. Трудно было им не быть. Когда едешь по улицам сожженного чеченского города или деревни, и видишь мертвых товарищей, мальчишек, которые были убиты неделю назад или несколько недель назад, а их тела разрываются дикими псами, нет другого желания кроме мести. Я хотел только убивать...
Как то ночью, стоял на вахте с новобранцем, которому исполнилось едва 19 лет. Он был очень наивный. Рот его не закрывался с начала вахты. Любил парень поболтать.
- Что будешь делать, когда все это закончится? - спросил он.
Видя, что не собираюсь отвечать, он сам комментировал свой монолог:
- Я вернусь в свое село. Я механик. Не представляешь сколько сейчас там работы!
Не было желания слушать его болтовню, и я прервал его:
- Ты только приехал, а уже мечтаешь о доме!?
Солдат не обиделся на мое нежелание разговаривать и говорил дальше:
- Должен вернуться как можно быстрее. Ждет меня невеста. Очень... Неожиданно он замолчал, с удивлением глядя на моё лицо. Я почувствовал на своем лбу точку легкого тепла. Сразу узнал что это – это был снайпер, который прицеливался в нас оружием с лазерной наводкой. Я приготовился к худшему. Ждал, что сейчас выстрелит. Но снайпер медленно перемещал красный огонёк на лоб моего однополчанина. В отупении проблеснула мысль: кого выберет?
- Не двигайся и ничего не говори - прошептал я еле слышно — сейчас он выбирает, застрелить тебя или меня. Двоих сразу не убьет. Молись, что бы это был не ты.
Я не знаю, о чем тогда думал. Не знаю, хотел ли жить или умереть. Скорее всего, это первое. Когда этот проклятый свет снова коснулся меня, то у меня все внутри затряслось. Одно дело, когда врага видишь, стреляешь в него, а он стреляет в тебя, и другое дело, когда он тебя видит, а ты не видишь. Время перестало для меня существовать. Не знаю, как долго это длилось, но это были самые худшие моменты в моей жизни. Красный огонёк как бы колебался, кого же выбрать, кого застрелить.
- Не может решиться, болван - проговорил я тихо. В тот момент, когда говорил те слова, снайпер решился остановить на мне свой прицел более продолжительнее. Выбрал меня.
- Игра окончена - прошептал я, и в тот момент красный свет переметнулся на лицо товарища. Не услышав выстрела, парень стал медленно оседать на землю. Снайпер выстрелил мальчишке в голову. Не познал парень жизни и погиб.
Спустя месяц наша рота двинулась на Самашки. Когда за несколько суток мы проезжали перед Самашками, ходила молва, что командование рапортовало в Москву, что Самашки взяты. Ни один из нас не видел даже карты Самашек. Чеченцы были у себя дома. Они знали каждый закуток, каждый камень этой земли. Это была их земля. А мы были слепцами. Блуждали меж домов. Совершенно не знали территории. Помню, что битва в Самашках была самой кровопролитной из тех, в которых я участвовал. Именно там меня ранило, и я попал в плен.
Чеченцы, как кроты, вгрызались в землю. Завоевание каждого метра, каждого строения и улицы давались нам с огромным трудом. Однако, несмотря на людские потери и потери техники, мы шли вперед, выгоняя врага. Мы были отданы делу. Был приказ - защищать город от мятежников. И защищали, защищали до последней капли крови и последнего патрона. Для нас это был враг, которого необходимо уничтожить во что бы ни стало, все остальное не считалось. Я уже редко стал думать об Игоре. Только временами в голову приходила мысль – ведь эти проклятые чеченцы действительно виноваты в смерти Игоря! Ведь если бы не та война, ничего такого не случилось! Когда я об этом думал, на меня накатывала новая волна ненависти и отчаяния. И я им мстил, не испытывая никакого угрызения совести.
Ежедневно теряли мы десятки молодых ребят, для которых собственная жизнь еще не началась, также теряли веру в свое командование, впрочем, то, другое, потеряли мы давно. Наконец мы заняли Самашки. Проезжая танками по разрушенным улицам, мы видели на изрытой снарядами земле сотни обгорелых тел. По обугленным мундирам узнавали наших товарищей, но на похороны не было ни времени, ни сил. Приглядываясь к сожженным телам, часто обращали внимание, что большая часть из них были гражданские, но никто из нас то не комментировал. Потом, когда мы слушали по радио известного правозащитника Сергея Ковалева, который говорил о намеренной массовой гибели населения, возмущались:
- Он наверно никогда на войне-то и не был! Мы тут, глотки перегрызаем, а нашей любимой родине наплевать на нас! Какие права человека? Это ведь война! Например, ночью, когда темно в трех шагах ничего не видно, или днем, когда проклятый дым разъедает глаза. Откуда нам знать, есть ли там мирные люди или нет! Как кто-нибудь неожиданно выскакивает – сразу стреляем, неважно – гражданский это или кто-нибудь из этих подонков? Даже если какая-нибудь женщина или ребенок, ну и что?! Чеченцы же! Они с нашими не такие вещи творили! Это война!
После нескольких часов занятия села, командир выставил наш патруль на окраину Самашек, чтобы проверить, чисто ли там.
Был очень пасмурный день, но дождя не было. В горле постоянно першило от едкого дыма, носившегося над спаленным селом. Было нас пятеро. Мы медленно шли, присматриваясь к окраинам села. Неожиданно услышали какой-то шум в развалинах одного из домов.
- Я проверю! - крикнул один из моих товарищей и побежал к руинам.
- Не ходи один! Вернись! – крикнул я, но он только махнул рукой, исчезнув за сожженной стеной дома. Мы услышали выстрелы. Побежали все вместе к дому, вопреки правилам. Увидели своего товарища, лежащего с пробитой пулями грудью. А рядом лежал чеченец, голова которого была залита кровью. Оба были мертвы.
Я медленно подошел к мертвому товарищу и присел на колено перед ним.
- Говорил же тебе, не ходи один. Не послушался, Торопился – проговорил я тихо.
- Умер так, как хотел – сказал кто-то из стоявших около меня товарищей.
- Недавно мы говорили о том, чтобы умереть так - быстро, сразу.
Похоронили мы его примитивно. Недалеко от спаленного дома засыпали его тело камнями, чтобы дикие собаки не могли раскопать и разорвать его тело. Что касается чеченцев, то мы знали, что могил они никогда не бесчестят.
Дальше шли мы осторожнее. Но вдруг неожиданно появился чеченский отряд и открыл огонь. Два моих бойца погибли сразу же. Осталось нас только двое. Прячась от пуль, перебегали короткими промежутками од дома к дому в направлении нашего подразделения. Кричали друг другу, что надо быстрее добраться до своих.
Я чувствовал, что живыми до них не доберемся. Было нам адски жарко, мы тяжело дышали. В таких моментах человек чувствует за спиной леденящее дыхание смерти. И вот мяучащий, резкий звук снаряда заглушил наши крики. Все исчезло. Я вроде потерял сознание. Когда очнулся, почувствовал, что мое лицо заливает кровь.
Я был ранен в голову. Лежал какое-то время на земле и не мог подняться от боли. Потом с трудом приподнял голову, упираясь на локти и оглядываясь кругом. Моего товарища взрыв отбросил на несколько метров и сейчас он лежал неподвижно. Был мертвый. Через некоторое время я снова потерял сознание.
Очнулся от тупой ужасной боли головы. В каком-то темном, вонючем помещении. Чувствовался запах гнилого картофеля и соленых огурцов. – Кладовка или погреб – подумалось мне. И неожиданно дошло до меня, что это ПЛЕН. От такой мысли хотелось вскочить на ноги, но от резкого движения закружилось в голове. Схватился за голову и только тогда почувствовал, что голова забинтована. Медленно снова улегся.
- Ну да, - подумал я, - перебинтовали, а потом убьют. В висках стучала только одна мысль, - бежать. Когда мои глаза привыкли немного к темноте, осмотрелся внимательнее.
Действительно это когда то был старый погреб. По углам стояли пустые бочки, из которых несло чем-то кислым. Очень хотелось есть, я поискал взглядом чего-нибудь съедобного, но ничего не нашел.
- Только запах остался - подумалось мне. - Как же, жди, когда дадут есть - добавил в мыслях со злым смехом.
Голова болела с каждой секундой еще больше. Череп буквально разрывался от боли. Я снова потерял сознание. Не знаю, как долго лежал. Разбудил меня скрип открывающего замка. Свет солнечного дня меня на мгновение ослепил. В помещение вошел высокий худощавый мужчина. Когда подошел ближе, я увидел чеченца среднего возраста, одетого в военную форму и с металлической тарелкой в руке.
- На, ешь – сказал он с ненавистным акцентом, ставя тарелку около меня на пол.
- Нет - процедил я сквозь стиснутые зубы, глядя ему в глаза.
К моему удивлению он смотрел на меня спокойно. Меня раздражал его спокойный взгляд и я решил вывести его из равновесия.
- Не хочу! Ничего от вас не хочу! Собаки! - выкрикнул я – слышал я о вашей еде! Сыплете что-то и человек мучаясь умирает! Чеченец, ничего не говоря, медленно вышел.
- Почему сразу не убьете? Собаки! – кричал я, снова теряя сознание.
Когда я пришёл в себя, отпихнул тарелку с едой с такой силой, что она отлетела в дальний угол. Начал от злости кидаться на матрасе. Колотил кулаками по стене и полу. С моей головой становилось все хуже и хуже. Несколько следующих дней лежал, не приходя в сознание. Почти все время бредил, время от времени видел как во мгле лицо пожилой женщины. Называл ее мамой. Сейчас знаю, что это была не она.
Помню также, что та женщина кормила меня чем-то горьким. Делала это насильно, потому что я стискивал зубы, чтобы ничего не проглотить. Однажды проснулся, чувствуя себя намного лучше. Медленно сел. Очень кружилась голова. Был я слабый и беспомощный как ребенок. Потом головокружение прекратилось и я мог уже встать и сделать несколько шагов покачиваясь.
Когда снова сел и закрыл лицо руками, упираясь локтями в колени, вспомнился удивительный сон, который снился во время болезни. Видел я в нём свое детство, маму, отца и брата, который все время был в солдатской форме. Время от времени все прерывалось образом лежащего мёртвого Игоря. Однако насторожил меня последний эпизод сна. Увидел себя уже взрослым. Были мы с братом ночью в каком-то полуразрушенном городе. Не знаю, был ли это Афганистан или Чечня. Стояли мы около одноэтажного дома и смотрели на неподвижное тело мальчика, лежащего на земле.
- Ты его убил – сказал я тихо брату, не глядя на него.
- Не только я, ты тоже убьешь ребенка – услышал я в ответ. А знаешь почему. Потому что в своё время ты мне не поверил. Помнишь, когда я рассказывал тебе, что делал в Афганистане? Что война полностью меняет человека и делает из него убийцу.
- Да дьявол с ним - подумал я, потирая горячие виски.
В это время открылись двери и внутрь вошли двое чеченцев. Одному из них было под пятьдесят. У него было измученное лицо и умные глубоко посаженные темные глаза. Другой был намного моложе, может моего возраста, и не очень походил на чеченца. Я мог бы поклясться, что в его венах течёт русская кровь.
- Идем с нами – спокойно, но твердо сказал старший.
- Расстреляете?
- Вставай и пошли - не выдержал младший, подойдя ко мне и сильно дернул меня за рукав. Когда вышли мы из погреба, я увидел очень маленькую деревушку, которая находилась посредине гор, которые окружали ее как рыцари. Кругом было много чеченцев, одетых в военную форму. Были хорошо вооружены. Война научила меня в меру ориентироваться в разных видах оружия. И сейчас я видел в руках тех солдат английское и американское оружие. Каждый из солдат был занят своим делом, куда то двигались, торопились. Почти никто не обращал на меня внимание. Мы должны были пройти почти через всю деревню, чтобы дойти до дома, в который меня привели. Когда вошли в дом, я увидел большую комнату с длинным узким столом около окна. Под потолком висело большое облако дыма от сигарет. За столом сидели восемь чеченцев. Почти у всех были черные бороды, а глаза у всех казались измученными. Были они одеты в военную форму и вооружены до зубов. - Командиры – подумал я.
Чеченцы громко о чем-то разговаривали. Я не знал чеченского языка, но повторяющееся слово САМАШКИ не нужно было переводить. Так они были заняты разговором, что не обратили внимания на наш приход. Только когда один из сопровождающих меня мужчин подошел к сидящим и что-то сказал, разговор прервался. Восемь пар глаз долго и испытующе смотрели на меня. Наконец один из сидящих спросил меня:
- Знаешь, сколько времени ты есть у нас?
- Откуда мне знать? Я же был без сознания - ответил.
- Да, да - сказал один из них с акцентом - ты был ранен. Одна из наших женщин ухаживала за тобой, когда ты лежал без сознания – сказал он мне тихо и спокойно. – Ты здесь... — Но я не дал ему кончить.
- Я никого не просил мне помогать! – выкрикнул я.
- Ты у нас около 2 месяцев. У нас есть обычай помогать нашим пленным.
- А потом их убивать? - съязвил я.
- Останешься у нас еще какое-то время – информировал меня невозмутимо чеченец.
Позже мы планируем обменять наших пленных на ваших. Будешь тут работать взамен за еду и крышу над головой, как все ваши. Некоторые сами перешли к нам.
- Я не такой как они! Не буду вашим рабом! - заорал я снова. Скоро сотрем вашу Чечню с лица земли!
После этих слов мужчина, который привел меня в этот проклятый дом, не выдержал и резким движением вытащил длинный и острый нож, который висел у него за поясом.
- Оставь - задержал его быстрым движением руки, поднесенной сверху кем-то из восьмерых командиров.
- Ну! Давай! Убей меня, ублюдок! Ну что, испугался? - крикнул я и кинулся на улицу, хватаясь за голову, потому что боль становилась невыносимой. Все выбежали за мной. Я впал в неистовство. Не помню, как у кого вырвал автомат, и начал стрелять с закрытыми глазами, поворачиваясь кругом. Смеялся как сумасшедший, стараясь заглушить звук автомата. Чеченцы, находившиеся вблизи меня, укрылись от стрельбы где только могли, но не отвечали огнем на огонь. Ждали приказа убить меня. Когда на несколько секунд перестал нажимать на курок, неожиданно краем глаза увидел, что в нескольких метрах от меня кто-то двигался. Быстро повернул голову. Увидел на пороге одного дома стоявшего ребенка. Это был чеченский мальчик. Было ему не больше двух лет. Был он одет в длинную белую рубашку. Было видно, что только встал с постели, разбуженный страшным шумом. Его волосы были смешно взлохмачены. Ребенок стоял на своих покачивающихся ножках и смотрел на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Казалось, он хочет что-то мне сказать. Случилось все в мгновение ока – не знаю, о чем я тогда думал, и вообще думал ли о чём-либо. Так или иначе, помню только, что спустя несколько секунд я направил дуло автомата на мальчика, и не целясь, снова нажал на курок. Я убил ребёнка.
Тот час же со всех сторон кинулись на меня несколько чеченцев, вырывая оружие, ударяя и пыряя ножом с оглушительными криками. Неожиданно какой-то пронзительный крик будто бы остановил время. Бойцы отошли от меня на несколько шагов. Я лежал скорчившись на земле, с окровавленным лицом и ранами на всем теле.
Когда открыл глаза, увидел над собой одного из командиров, который меня допрашивал.
- Смотри - сказал он тихо – ну, посмотри туда.
Резко повернул мою голову, чтобы я мог увидеть то, на что указывала его рука. Я увидел пожилую женщину, стоящую на коленях перед домом и державшую на руках неподвижное тельце ребенка, ребенка которого я застрелил. Его рубашонка была уже пурпурной.
- Эта женщина помогала тебе, когда ты был без сознания – проговорил командир. - Это её внук - потом добавил – вы, русские, убили всю ее семью, трех сыновей и мужа. Знаешь, что мы сделаем? Подойдем к ней, ты посмотришь ей в глаза, и если она скажет, что тебя надо убить, то они это сделают... - закончил свой монолог командир, показывая на толпу чеченских солдат.
Я увидел множество глаз, смотрящих на меня с ненавистью. Все бойцы стояли со сжатыми кулаками. Достаточно было одного движения командира, одного слова чтобы кинуться и разорвать меня.
А сейчас встань – приказал командир и грубо дернул меня за рубашку, помогая встать на ноги. Мы двинулись в направлении сидящей неподвижно женщины. Чеченцы медленно шли за нами, сохраняя молчание. Я смотрел себе под ноги и считал шаги. В мыслях повторял себе, что каждый шаг приближает меня к концу этого ада, который пришлось мне пережить. Хотя я видел раны и кровь на своем теле, я не чувствовал боли, потому что был уверен что это конец.
Когда подошли к женщине, командир позвал ее по имени. Женщина повернула голову и взглянула на нас. Ее глаза были широко открыты от отчаяния и от ужаса. Потом посмотрела на безжизненное тело ребенка, которого крепко прижимала к груди. Головка его свисала через плечо матери. Глаза были открыты, но зрачки не были безжизненны. Только когда все увидел близко, дошло до меня, что я натворил. Припомнился мне пророческий сон, в котором мой брат предостерегал меня перед совершением подобного. Тем временем командир сказал женщине:
- Это он убил твоего внука. Скажи, и мы сделаем с ним тоже самое! Его надо убить!
Женщина продолжала молчать, она не могла оторвать взгляда от мертвого личика ребенка.
- Я не знаю как это случилось... - проговорил я неожиданно для себя самого.
- Откуда взялся этот ребенок?! Его не должно было здесь быть! Это же военный лагерь! Это не место для детей! Это же война! – крикнул я.
- Это не важно, откуда взялся этот ребенок - сказал командир, теряя терпение – не знаю, давно ли ты в Чечне, но наверняка знаешь, что наши дети с колыбели учатся держать оружие. Каждый ребёнок...
- И с колыбели вырастают убийцами! - прервал я его.
- Послушай, ты! - чеченец схватил меня за шиворот - Этот ребёнок не застрелился сам. Это ты его застрелил. Малыш оказался в нашем лагере, потому что должен... Должен научиться защищать свою мать, свою родину от таких подонков как ты!
Напряжение начинало нарастать в толпе. Бойцы хотели мести.
- Скажи что-нибудь, мать! - кричали одни.
- Убьем его! Он заслужил смерть! – трясли они кулаками и оружием.
Казалось, что женщина ничего не слышит. Замкнулась в своей боли. Она была одета в длинное черное платье в знак траура, так как погибла вся её семья. На голове был черный платок из-под которого выбивались седые волосы. Её молчание только продлевало мои мучения. Я хотел, чтобы все быстрее закончилось.
Снова мне стала докучать головная боль. Не было больше сил, чтобы стоять. Я схватился руками за голову и опустился на колени, потом сел на пятки.
- Женщина, скажите им наконец, чтобы меня убили! Умоляю! Я... я уже не человек! Не знаю, кем я стал, но не человеком. Эта проклятая война отняла всю мою жизнь. Не могу больше так жить! - заикался я.
Женщина молчала…
Командир еле удерживал своих бойцов от расправы со мной. Громкие крики и возгласы с каждой минутой становились невыносимы. Неожиданно женщина медленно подняла голову и что-то сказала. Хоть ее голос утонул в криках бойцов, однако ее услышали, и сразу же все успокоились, ожидая что она скажет. С огромным беспокойством я устремил свой взгляд на лицо женщины. В ее сморщенных руках находилась моя жизнь.
- Есть у тебя родные? - спросила она охрипшим голосом.
- Есть — ответил я тихо.
- Есть у тебя родители, братья, сестры? - спросила она опять.
- Да, брат — произнес я ещё тише.
Она молчала еще какое-то время, пристально смотря мне в глаза. Через несколько минут она произнесла с глубоким вздохом:
- Я ПРОЩАЮ тебя...
- Что ты сказала? - прошептал я недоверчиво. Сделал я это одновременно с толпой,
которая призывала к мщению. Тем временем чеченский командир быстро справился с ситуацией, и когда бойцы успокоились, спросил:
- Повтори, мать.
- Я сказала, что прощаю его - ответила она спокойно.
- Но ты держишь на руках своего внука, которого он убил! Он убил сына одного из твоих сыновей!
- Я еще чувствую, как уходит из него жизнь - ответила чеченка, гладя мертвого малыша по головке...
- Мы его разорвём на клочки! - рассвирепел командир.
- Я простила его, и хочу чтобы он вернулся домой. Потом снова повернулась ко мне, глядя мне в глаза, сказала:
- Возвращайся домой, но твоя война еще не закончилась.
Скоро произошел обмен пленными.
Я вернулся домой. Узнал, что моя мама, как и многие другие матери, ездила искать меня в Чечении. Отец, после безрезультатного возвращения мамы, потерял надежду, что я жив. Мама же все время верила, что я вернусь. Мой брат все понял с первого взгляда, что я испытал. Ничто уже не было таким, как раньше. Не знаю, как чувствовал себя получив прощение, но знаю, что та чеченка была права. Моя война еще не закончилась. Моя война еще продолжается...
Олеся Корниенко, Польша,
на Конкурс ГИА Чеченпресс
Комментариев нет:
Отправить комментарий